Ей было 13, она застряла где-то на этом моменте. Вокруг рос и развивался мир, друзья приходили и уходили. Казалось, одни родители старели и умирали, а на смену им появлялись другие. Седьмой класс московской школы, перемены и длинные коридоры с облупившейся краской на стенах, окна, примыкающие друг к другу плотнее, чем хотелось бы. А иногда хотелось – вжаться между ними, прильнуть к отопительным трубам, закрыть глаза и забыть о своих тринадцати прожитых. Но места было мало, места вообще не хватало. В помещении класса на третьей парте у стены приходилось поджимать под себя колени и склоняться над столом, чтобы не чувствовать так ярко тесноту воздуха и низость потолка.
А ей все было 13. Сентябрь, октябрь, ноябрь. Она чувствовала себя неверно настроенным компьютером, который при установке программы не видит две директории и не может продолжить работу. Может быть, это кажется глупым, но ей снились паспорта и – иногда – самолеты. Самолеты в последний момент избегали опасных зон в небе, изредка меняли курс на противоположный и сбрасывали крылья, отращивая новые. На уроках она рисовала их на последних страницах тетрадей, однажды учитель заметил ее рисунки и предложил рисовать для школьной стен-газеты.
Она отказалась; мгновенно забыла об этом предложении, села на свое место, достала из сумки завтрак. Она любила в каждом своем дне только 20 минут. Первые десять – утром. Около семи утра она босиком проходила на кухню, вставала на цыпочки, доставала с верхней полки всегда открытого шкафчика белый хлеб и лезла в холодильник. Сколько она себя помнит, там всегда были любимые ею продукты. Она садилась на пол, нарезала батон, мазала каждый кусок маслом, клала сверху лист салата и пластинку белого сыра. Не было ни холодно, ни жарко, не замечался свет, падающий из окна на голые колени. Вместо всего мира в ее руках были листья молодого салата, без которого она, как ей иногда казалось, не могла жить.
Вторые любимые десять минут приходились на большую перемену, во время которой она ела свои бутерброды, вспоминая утренние часы. В это время она не жила в настоящем - можно сказать, что ее вообще нигде не было. Ведь прошлого, в котором она так отчаянно находилась, уже не существовало.
Ей было 13. Было страшно. По ночам, когда наступила зима, она раскладывала одеяло по краю кровати и фантазировала о вещах, о которых фантазирует, наверное, каждый человек в любом возрасте. Это были бесконечные воздушные и водные пространства, плоты и ковры-самолеты, горизонты ровными кругами. Она умела все это очень ярко представить. Было красиво, но все равно страшно.
Зима не кончалась. Да и не может кончиться то, что никто не уничтожает. Иногда создавалось впечатление, что все дома, расположенные по дороге от дома до школы, раскладываются на кирпичики, а потом и кирпичики рассыпаются в прах и песок. Земля делала в день по 500 оборотов вокруг своей оси, шутка ли.. Да нет, просто не успевало темнеть. Снег не падал, он просто перемещался сверху вниз, останавливаясь, когда на него натыкались предметы.
Ей было 13, и с каждым днем все сильнее болела голова. Потом будто точно такая же боль перешла в спину и кисти рук, ей было тяжело держать ручку. После уроков к ней иногда кто-то подходил и предлагал прогуляться в парке, она никогда не отказывала, она не спешила домой. Она ходила по длинным дорожкам, которым не было видно конца, и не запоминала, кто идет рядом с ней. Она не знала имен. Она их боялась, имена – они такие вечные; слова пусты, а имена вечны, ей почему-то так казалось. А еще эта вода, эти реки.. все-таки хорошо, что зима.
Однажды утром солнечный свет не нашел ее коленей на кухне. Он провел бархатными руками по вечно открытому шкафчику, нащупал ручку холодильника, дернул посильнее. Но есть в этом мире моменты, когда даже самые сильные бессильны абсолютно. Потом были звуки, приехала машина скорой помощи, разбился кувшин. Ей было 13. Ее пятисотые, как она могла бы подумать, родители бились каждый в своей истерике, осколки кувшина разлагались на мягком ковре, чужие люди наступали на рисунки, оставшиеся лежать на полу. Стены комнат видели такое первый и последний раз в своей короткой жизни: на голубой простыни с широко открытыми глазами абсолютно неподвижно лежала тринадцатилетняя старуха. Может быть, лет через сто что-то изменится. Розовые банты на их русых волосах потемнеют, кто-то замрет , кто-то разорвет провода скорости, имея возможность справиться с этим замкнутым кругом. Но ей было 13. И она уже не дойдет до своей школы по дороге, на которой изучила каждый миллиметр. От всех этих игр со временем устаешь, просто опускаешь руки и не можешь больше бороться. Начинаешь искать того, кто посмеется и расскажет тебе, что времени нет, но не успеваешь найти его. И тогда умираешь. Но самое страшное, что теперь тебе уже точно навсегда останется 13.
27 марта 2007